Вирхило Пиньера. Погребальный плач на смерть принца Фумимаро Коноэ

поэма


Там, там, тим, том, тум, трам, трем, трим, тром, трум.
Для начала преставления необходимо,
чтобы Принц Фумимаро Коноэ
превратился в:
фосфор,
лошадь,
второй занавес,
саблю,
яд,
предка.

Принц: согласился? Вы договорились?
Принц подносит левую руку к правой пятке,
кладет правую руку на свой последний шейный позвонок,
глаза – в растения своих ступней,
направляет язык к верхушке своих жидких волос,
втыкает большой палец в свое мраморное предплечье
и говорит «да» с присвистом.

Фуии, фуии, фуии…
Приближается, вьется североамериканский карлик.
Принц: нужно ли вам что-то задекларировать?
Принц, полосатый, как зебра, отвечает:
Вы не сможете купить мою смерть.

В следующем акте принц возвращается на свою прежнюю позицию,
и судьи берут на себя странную фигуру принца.
Представление прерывают пара мгновений,
эти пара мгновений требуются, чтобы успел выйти
великолепный лазутчик, принц Фумимаро Коноэ.

Первая сцена – сцена фосфора.
Таков чудесный способ усладить кровь принца,
ужасный фосфор, чтобы освящать лицо
и беседовать в серный час.
Принц говорит:
Я благодарен за благосклонность в столь непростой час.
Фосфор говорит:
Потремся друг о друга, принц, чтобы создать свет,
потремся друг о друга, принц, чтоб была тьма,
позвольте, я исполосую им поясницы синеватым пламенем,
как будто уриной по зеленому рису,
позвольте, принц, заняться будущим тьмы, будущим равнодушного животного,
сонной канцелярией, позвольте поскоблить ему легкие,
я могу ввести бабочку ему в кровь,
могу извлечь фосфоаминолипид из его мочевого пузыря,
позвольте, принц Фумимаро Коноэ,
Фумимаро с цветком в руке,
с империей во рту,
с фумимарой в губах,
с коноэ на улице,
позвольте мне, прошу Вас грациозно,
исполосоваться Вашей азиатской улыбкой.


Принц отвечает:
Я – ящик,
я – плоскость,
я – квадратное пространство,
я – четвертое измерение,
коснитесь меня, понюхайте, попробуйте:
я – всё то, что может быть ящиком.

Властно им говорю: смотрите на меня, я – ящик.
Никто не может меня осудить.
Мои судьи пришли бы к заключению:
Не может быть, чтобы выносилось решение по поводу принца Фумимаро Коноэ,
Военного Преступника в форме ящика.
Громкий хохот, оглушительный хохот, водопады хохота, апокалиптический хохот,
фосфорический хохот, кипящий хохот говорит:
Но ведь принц Фумимаро Коноэ не предстал в форме ящика,
принц – сам по себе ящик.

Ящик Фумимаро Коноэ,
склоненный, чтобы исполосоваться,
приметно гигантского роста, с большими цветами в конской гриве
и крошечными цветами в шлеме,
с четвертым измерением,
с большими серными струями из алебастровых каналов
и с такой великолепной сухостью, что Принц-Ящик
иссушает плачи народа в возвышенный час.
Позволь исполосовать тебя, исполосовать, сделать полосатым, как пестрый леопард,
позволь полосовать ящик, позволь оставить Коноэ на воле
под дождем из шрапнели,
уже исполосованным ягодой стрельной
десяти тысяч нянек, с демократией на теле,
вдетой в их петли,
позволь полосовать твоего савана ящик,
о, Фумимаро Коноэ с фумимарой в руке!
Пылают тысячей искр все открытки цвета священной Фудзиямы.
Прощай, воспламененный ящик,
пусть легка будет твоя вечная верховая поездка.

Далее – действие при опускающемся занавесе, по вырезанной части сценария.
Чуть позже – действие на самом занавесе
и, наконец, – когда опустится занавес.

Принц говорит:
Я передаю все сведения,
дабы они удостоверили, что я – принц,
принц Микадо,
что я – Фумимаро, что я – Коноэ с четырех взглядов,
что я – Преступник и Преступник Военный,
что я посягнул на демократию и на Штат Огайо,
что у меня нет привилегии страдать от полиомиелита,
что я не обдумывал атомную бомбу, что никогда не видел штат Канзас,
дабы вы, судьи, удостоверили, что все это я,
но я должен сказать вам:
Я – второй занавес.

Шепоты воркуют, сильный кашель возрос и вулкан Отброс,
густо волосатые головы стукаются о лысые головы,
судьи приходят к заключению:
Нельзя выносить решение по поводу принца Фумимаро Коноэ в форме второго занавеса.

Громкий хохот, оглушительный хохот, водопады хохота, апокалиптический хохот,
фосфорический хохот, кипящий хохот говорит:
Но ведь принц Фумимаро Коноэ, Военный Преступник
не предстал в форме второго занавеса,
принц – сам по себе второй занавес,
второй занавес, что падает, дабы остаться непокоренным.

Так обстоят дела именно сейчас,
сейчас и ни секундой раньше,
не раньше, когда принц читал Уайльда в Оксфорде,
не в те времена, когда принц ковырял в носу,
когда Коноэ на воле никоим образом не думал
о посещении штата Канзас,
не обдумывал атомную бомбу,
так обстоят дела сейчас, когда принц Второй Занавес своих пестрых фазанов наставляет
в бесконечных рисовых полях, которые фотографировать никто не желает.

Забавно, но вполне возможно, что он сам по себе – сцена,
оканчивает свою жизнь, а сцена ее начинает.
Таков предсказуемый результат безграничной хитрости
народа, не опустившего руки:
открывать и закрывать сцену за сценой,
излагающих и перелагающих их жизнь,
падающих пылающими фазанами
посреди бесконтрольного шевеления их губ.

Принц Второй Занавес, позволь себе подняться,
Занавес-океан, нарисованный в зернышке риса,
позволь себе подняться без религиозности,
как японская собака, не знающая ни о западном достоинстве,
ни о семи смертных грехах.
Позволь себе в столь непростой час надуть легкие,
надуть свой рот, надуть свой зад.
надуйся, вздуйся, примись сопеть,
мыльный пузырь, надутый труп,
бочка с бродящим вином,
позволь себе подняться выше крыши театра,
Принц Второй Занавес, лопни,
пусть падают твои меланхоличные частицы на абсурдный
и распыленный на атомы Нагасаки.

Сабли, сабли!
Куда подевались реквизитчики?
Пусть несут сабли для акта с саблями,
пусть принесут принца,
Фумимаро Коноэ и Сабля.
Нет, никакого отдыха,
невозможно отдыхать на японской сцене
– четыреста часов непрерывного представления –.
Это комедия Сабли,
которую играет принц,
сейчас превратившийся в изогнутую саблю,
его голова – золото и рубины,
золото и рубины, слитые в ироничном опале.

Судьи приходят к заключению:
Мы пошлем саблю североамериканскому Президенту в качестве подарка,
следует понимать, что речь идет о сабле, а не о принце Фумимаро Коноэ и Сабля.
Режиссер сообщает, что Сабля – это принц, но принц вовсе не сабля.
Шепоты, шепоты воркуют, сильный кашель возрос и вулкан Отброс,
густо волосатые головы стукаются о лысые головы.
Невозможно послать Принца Фумимаро Коноэ Военного Преступника
в форме сабли североамериканскому Президенту.

Громкий хохот, оглушительный хохот, водопады хохота, апокалиптический хохот,
кипящий хохот говорит:
Принц Фумимаро Коноэ Военный Преступник
не предстал в форме сабли,
принц – сам по себе сабля.
Чтобы резать, принц сам себя режет.

Тогда принц Фумимаро Коноэ и Сабля
разъяренно движется, изгибается, проникает в нос
голова из золота и рубинов, слитых в ироничном опале:
солитеры, дождевые черви, ложноножки, жгутики, оболочники,
сабли, саблисты, сабельные удары из носа его вылетают,
вылетают чудотворцы, калиостро, нострадамусы,
на цыпочках рельсы падают на Хиросиму.
Позволь себе резать, Коноэ, позволь срезать, Фумимаро,
позволь себе резать, чтобы тебя не послали,
позволь себе перерезать свои вены-сабли,
свои волосы-сабли, свою саблю-урину,
Коноэ на улице разделся под саблей,
Коноэ в кровати с измятыми простынями,
Коноэ, гуляющий саблей по улицам
абсурдного и распыленного на атомы Нагасаки.
Виски с содовой приставы предлагают судьям,
а швейцары имперского японского театра предлагают Ничто.
Начинается последний акт.

Главнокомандующий Генералиссимус Морских, Наземных и Воздушных Сил
оккупированной Империи Восходящего Солнца, отдает приказ:
Мы, в качестве представления североамериканского Президента,
президента, ожидающего визита от полиомиелита,
чтобы возвести Больницу По Лечению Полиомиелита, большую, чем возведенная
другим президентом и ныне посещаемая Больница по лечению Полиомиелита,
постановляем:
Что принц Фумимаро Коноэ
(о котором настойчиво говорят в последние дни,
что он превратился в ящик, лошадь, второй занавес и в саблю;
и еще больше – что он не превращался ни во что, кроме самого себя,
он сам по себе и сам для себя – ящик, лошадь, второй занавес и
сабля, и он нахально претендует посредством еще более страшных пыток,
чем виселица или капли воды, повлиять на дух наших судей,
повторяя оным до бесконечности, что Фумимаро Коноэ – ящик,
лошадь, второй занавес и сабля) будет повешен как Военный Преступник
за то, что дерзнул гулять по улицам абсурдного и распыленного на атомы Нагасаки.

Ipso facto, что театр рушится,
но рушится именно, как японские театры,
которые рушатся не вниз, а вверх;
сильно отличаясь от западных театров,
японские, построенные из лака и черного дерева,
не поднимают облаков пыли,
никого не хоронят под своими обломками,
они всего лишь рушатся снизу вверх,
и давайте признаем, этого вполне достаточно.

Ipso facto, что судьи приходят к заключению:
Но этого не достаточно, чтобы выиграть войну…
Они выигрывают войну, а японцы крушат свои театры,
крушат, вознося их к облакам,
весьма азиатская интерпретация атомной бомбы,
увиденная возвышенным взглядом искусства.

Итак в этот момент падения вверх
принц Фумимаро Коноэ
оказывается наглухо запертым в своей камере
и там внимательно читает De Profundis Оскара Уайльда.
Не стоит смущаться, если принц в этот возвышенный час
подчеркнет красным карандашом кое-какие пассажи,
не стоит удивляться, если Фумимаро на улице,
если Коноэ в камере,
если принц между Бытием и Ничто
понемногу стремится к бесподобному Западу
своими подчеркиваниями в De Profundis,
не стоит удивляться, если принц восклицает:
I have nothing to declare, except my death,
моей смерти на улицах абсурдного и распыленного на атомы Нагасаки.
Между Бытием и Ничто,
я между ядом и моими предками.
Мне нечего декларировать, кроме моей Смерти,
Мне нечего декларировать на улице,
где испаряется Коноэ, и атомизируется Фумимаро,
в этой камере, падающей вверх,
я, Фумимаро Коноэ,
без сожаления серебристо вворачиваюсь в Ничто.