Томас Венцлова. Холод сумерек встретил меня

избранное


Холод сумерек встретил меня.
Выйдя в город сквозь чёрные арки,
я увидел вокзалы огня
и за ними ноябрьские парки.
Эта местность с кирпичной стеной,
луч стоваттный, куда-то ведущий
и сбивающий с толку, в иной
мир, в его лабиринтовы кущи.

Ариадны и Миноса дом,
для жилья, пусть на время, пригодный,
обеззвученный аэродром,
погружённый в туман беспогодный.
Но, как прежде, полны поезда -
столько воздуха, горя и шири!
Так, отбывший свой срок иногда
по конвою скучает в квартире.

Я увидел родные края -
те, что мне задолжало пространство.
"Остров, памятник, улица", - я
повторял, узнавая убранство
этих мест. "Я уеду чуть свет", -
говорил, и душа, на границе
пребывая с живыми, на нет
поспешала сойти и сродниться

с тьмой. Приблизились вновь адреса,
лабиринт, Ариадна и Минос,
исчезающие голоса
я ловил, но не в силах найти нас
был ни в запертом доме с ковром
и картинами, мне не родными,
ни в небесных хоромах, ни в дыме
дня, ни в Дантовом круге втором.

Так смиряют ход стрелок, точней -
с бытиём расстаются не сразу,
только, я бы сказал, всё длинней
расстоянье, не видное глазу,
до вчерашнего, - памяти круг,
ширясь, вытянет радиус, - только,
притворившись, что сделало крюк,
станет прошлое тем, что умолкло.

Что увидишь сквозь тёмный покров,
в этой яви, с собой разлучённой?
Не разрушил поток берегов,-
окантовки Коцита мощёной.
Что ни смерть, то отдельная весть.
Ты умрёшь, но не стихнет звучанье
тех, кто жив. Всё, что есть, всё, что есть -
девять муз. Девять муз и молчанье.

Там, где город кружится и снег
все бредет в переулок фонарный,
где укутан в туман человек, -
есть запас, слава Богу, словарный.
Там, где друг не успеет помочь,
в этой самой печальной невстрече, -
пустотой окрыляется ночь
и вседышащим ангелом речи.

Не прощенья, не смерти прошу,
не забвенья, не правды предметной, -
первозданный оставь только шум
над землёй ледяной, беспросветной.

1971