Урсула Крехель. О потаенном
поэзия в прозе
О том, как уродуют стих пешеходные зоны, твердит ненаписанное стихотворение.
Испытывая отвращение, идет себе та, которая то стихотворение не пишет,— сквозь строй нарядных витрин, о которые разбивается эхо.
Откормленные тела фланируют по маршрутам, проложенным их покупательной мощью.
В парке какой-то дебил выгуливает супругу; она (тайка) с большим животом,— ах, он так ею горд, и их взгляды, никогда не встречаясь, удостоверяют, что это, мол, закономерно.
Другой, ставший верным теперь семьянином, от своей же ноги отрывает ступню,— шлет изменившей любовнице, и та узнает ее по волоскам на подъеме, по растопыренным пальцам. Так много подробностей жизненных и обстоятельств тоже.
Вот пустеет пешеходная зона.
Ненаписанное стихотворение домой не торопится.
Одинокая женщина ждет звонка незнакомца.
Он ей нагрубит.
Как вчера и как позавчера.
Как вчера и как позавчера, разъяренная, она так же швырнет телефонную трубку, но где-то внутри будет, впрочем, довольна.
Та, которая стихотворение не пишет, посвящает ненаписанное стихотворение городской поливальной машине.
Вот смывает она последнюю грязь.
И принцесса-мороженщица мимо проходит в резиновых ботах.
О том, как уродуют стих пешеходные зоны, твердит ненаписанное стихотворение.
Испытывая отвращение, идет себе та, которая то стихотворение не пишет,— сквозь строй нарядных витрин, о которые разбивается эхо.
Откормленные тела фланируют по маршрутам, проложенным их покупательной мощью.
В парке какой-то дебил выгуливает супругу; она (тайка) с большим животом,— ах, он так ею горд, и их взгляды, никогда не встречаясь, удостоверяют, что это, мол, закономерно.
Другой, ставший верным теперь семьянином, от своей же ноги отрывает ступню,— шлет изменившей любовнице, и та узнает ее по волоскам на подъеме, по растопыренным пальцам. Так много подробностей жизненных и обстоятельств тоже.
Вот пустеет пешеходная зона.
Ненаписанное стихотворение домой не торопится.
Одинокая женщина ждет звонка незнакомца.
Он ей нагрубит.
Как вчера и как позавчера.
Как вчера и как позавчера, разъяренная, она так же швырнет телефонную трубку, но где-то внутри будет, впрочем, довольна.
Та, которая стихотворение не пишет, посвящает ненаписанное стихотворение городской поливальной машине.
Вот смывает она последнюю грязь.
И принцесса-мороженщица мимо проходит в резиновых ботах.