Фредерик Мистраль. Утес Сизифа

лауреат Нобелевской премии по литературе (1904)


Восходит на гору Аидова владенья
Сизиф. Напрасно он горланит оскорбленья
Богам. О, как рукам тяжел скалы массив.
Послушайте же миф, как мучился Сизиф.

Аидом осужден утес вознесть к зениту,
На самый верх горы, прижавшись к монолиту
Громоздкой глыбы, он, скрепленных рук скобой,
Весь взмыленный, утес толкает пред собой.
Пусть камень тянет вниз - на высоте отрога
Сизиф найдет покой, забудется дорога.
Валун пробороздил горы тугую грудь.
Вершина близится, но долог этот путь -
Споткнешься, вновь идешь, не разгибая спину.
Сизиф ползет на склон, спускается в ложбину.
По щебню колкому, раздавленным кустам,
Распаханным скалой расхоженным тропам
Взбирается Сизиф, и липкий пот струится
По грязной бороде, на грудь, на ягодицы.

Угрюмый мученик, за шагом шаг - вперед!
То жила вздуется, то бицепс в свой черед.
Все круче склоны гор, отвесней переправы -
Откосами теснин сменяются канавы.
В скалу вонзаются зазубрины ногтей -
Скале не вырваться из жилистых кистей.
Он кровью сбитых стоп свой тяжкий путь пятнает.
И боль он чувствует, изнеможенье знает.
Еще усилие и напряглось плечо -
Он задыхается, он дышит горячо -
Проклятья, ругань, хрип в клокочущей гортани...
Но в миг, когда б ему, встав на вершинной грани,
Утес тот водрузить на самый стык конька
Желанной маковки - бессильная рука
Свой отпускает груз и в тишину ущелья
Летит он молнией с гадесова очелья.

Богини, дочери небес, хозяйки гор
На шум слетаются, заводят разговор:
«Несчастный, нам самим твоею болью больно,
Однако ж спесь оставь и плакаться довольно -
Судьба благоволит к покорным добрякам».
Сизиф же скорбный взор возводит к облакам,
Глядит страдальчески сквозь белые виденья.
Досады, гордости, тоски, остервененья
Печати лик его корежат, и, богинь
Не слыша, он глядит в заоблачную синь.
Так обречен толкач, утес к себе вплотную
Прижав, одолевать вершину роковую

Навек, покуда сам себя не изведет.
Так мир творится наш, покуда не падет.

Когда-то звали нас народ-законотворец.
А в Эксе властвовал король - не царедворец.
Природы музыка ложилась на уста -
Язык наш был сама наивность, чистота.
В сапожках узеньких по праздникам плясали
Мы фарандолу так, что жен не замечали.
Но днями сладкими присытившись сполна,
Нам стала вдруг скучна родная сторона...
Мы в путь по Франции пустились бесконечный.
Вперед! Эх, славные французики, извечный
Наш быт, обычаи мы в кучу громоздим,
Чтобы спалить дотла. Мы память на щадим»
Прощайте ж, консулы, сулившие свободы,
Труверы, знахари - смешные сумасброды.
Былое - сонмище веселых небылиц.
Прощай же, Родина, должница из должниц.
На графские места уселись бюрократы;
А модные портки, видать, нам длинноваты;
Когда ж в отеческом дому на Рождество
Святили пироги, хвалили божество,
Еще не ведали, что ждет нас хлеб чужбины,
Велик лишь тот народ, чьи нации едины!

Едина ж Франция, борьбой искажена,
Свободой дышит ли, врагом покорена -
Всегда прославленна, сильна и именита.
Еще усилие - она в лучах зенита...
Царица, цель близка. Но на вершине ждет
Тебя отвесный край. Не двигайся вперед -
Чтоб слух не распознал кликушескую дерзость:
«Отчизны больше нет. Достигнутое - мерзость.
Границы опустить. Былое - душный склеп.
Стал богом человек. Он - личность, хоть и слеп».

Где человечность, там и жизнь бурлит! Французы,
С наследием отцов мы разрываем узы,
Фамильное гнездо пуская с молотка.
Неблагодарные, мы смотрим свысока
На новый путь, что нам сулят Христа законы.
Ах, что нам райские ручьи, поля и склоны.
Покрыты ржавчиной, не стоят и гроша
Все эти Д Арк, Луи, Тюренны. Вороша
Их имена - уже не вспомнить их отличья.
А в чем нужда сейчас лишенные величья
Твердить названия - Аустерлиц, Бувин,
Иена и Денэ, их слава - миг один.
Бог пожирал мозги и кровь глотал без меры,
Чтоб перекочевать сюда из прошлой эры!

Пока к губам несли мы страсбургское пиво,
Дробь барабанная взметнула песнь призыва.
Толпа, где всяк нам брат, накинулась на нас
И кружки пенные нам вбила между глаз.
О, Император наш - предатель! Исступленно
Мы все крушим - и вот Вандомская колонна
Лежит повержена, разбиты купола,
Враждебный нам Париж мы пепелим дотла;
Священников тупых мы к виселицам тащим,
Чтобы прогресса пик стал нашим Настоящим.

1 сентября 1871