Вуди Аллен. Случай с Кугельмасом

рассказ


Кугельмас, профессор классической литературы в Сити-колледж, был несчастлив во втором браке. Дафна Кугельмас оказалась плебейкой. Вдобавок у него было два олуха от первой жены, Фло, и он сидел по уши в алиментах и хлопотах о потомках.

- Откуда я знал, что так повернется? - как-то раз жаловался Кугельмас своему психотерапевту. - Дафна давала мне слово. Кто же подозревал, что однажды она сорвется с катушек и раздуется, как дирижабль? Потом, у нее водились деньжата, что само по себе еще не основание для женитьбы, но и не может повредить толковому человеку. Вы меня понимаете?

Кугельмас был лыс и мохнат, как медведь, но у него была душа.

- Мне нужна другая женщина. Мне нужен роман. Возможно, по мне не скажешь, но я человек, которому необходима романтика. Мне нужны нежные чувства, мне нужен флирт. Я не становлюсь моложе и, пока не поздно, хочу заниматься любовью в Венеции, острить за ломберным столом и обмениваться робкими взглядами над красным вином при свечах. Вы слушаете?

Доктор Мандель повернулся в кресле и сказал:
- Роман ничего не решит. Не будьте наивны. Ваши проблемы значительно глубже.
- Само собой, я не намерен терять голову, - продолжал Кугельмас. - Второго развода я не потяну. Дафна выпьет из меня последние соки.
- Мистер Кугельмас…
- Но Сити-колледж исключается, потому что Дафна тоже там работает. Не то чтоб у нас на кафедре кто-то поражал воображение, но среди студенток, знаете…
- Мистер Кугельмас…
- Помогите мне. Прошлой ночью я видел сон. Я скакал по лужайке с корзинкой для пикника в руках, и на корзинке было написано "Варианты". И я увидел, что в корзинке дыра.
- Мистер Кугельмас, худшее, что вы можете предпринять, это начать действовать. Постарайтесь просто описать свои переживания, и мы вместе подвергнем их анализу. Вы достаточно опытный пациент, чтобы не рассчитывать на моментальное улучшение. В конце концов, я ведь психоаналитик, а не волшебник.
- В таком случае мне, вероятно, нужен волшебник, - сказал Кугельмас, вставая с кресла. И на этом прервал курс психотерапии.
Недели через две, когда Кугельмасы, как старая мебель, пылились дома, зазвонил телефон.
- Я возьму, - сказал Кугельмас. - Слушаю.
- Кугельмас? - спросил голос. - Кугельмас, это Перский.
- Кто?
- Перский. Мне что, представиться Великий Перский?
- Простите?
- Я слышал, вы по всему городу ищете волшебника. Хотите внести чуть-чуть экзотики в свою жизнь? Так или нет?
- Ш-ш-ш, - прошипел Кугельмас. - Не вешайте трубку. Откуда вы говорите, Перский?
На другой день пополудни Кугельмас одолел три лестничных марша в обветшалом доме в бедном квартале Бруклина. Вглядываясь во мрак коридора, он нашел нужную дверь и позвонил. Я еще пожалею об этом, сказал он себе.
Через мгновенье его приветствовал невысокий худой человек, словно вылепленный из воска.
- Вы и есть Великий Перский? - спросил Кугельмас.
- Перский Великий. Хотите чаю?
- Нет. Хочу романтики. Хочу музыки. Хочу любви и красоты.
- А чаю не хотите? Удивительно. Хорошо, садитесь.
Перский удалился, и Кугельмас услышал за спиной звуки передвигаемых ящиков и мебели. Потом Перский вернулся, катя перед собой большой предмет на скрипучих колесиках. Он убрал несколько старых шелковых носовых платков, лежавших сверху, и сдул пыль. С виду это была дешевая китайская горка с облупившимся лаком.
- Как будете морочить, Перский? - спросил Кугельмас.
- Вот смотрите, - ответил Перский. - Дивный трюк. Я готовил его к празднику рыцарей пифийского ордена в прошлом году, но билеты не разошлись. Полезайте внутрь.
- Зачем? Будете протыкать шпагами и все такое?
- Вы где-то видите шпаги?
Кугельмас скорчил недоверчивую мину и, ворча, полез в шкаф. Прямо перед собой он увидел пару нелепых фальшивых брильянтов, приклеенных к ободранной фанере.
- Если это розыгрыш… - пробормотал он.
- В каком-то смысле. Теперь внимание. Стоит мне поместить в шкаф вместе с вами какой-нибудь роман, закрыть дверцы и трижды постучать, как вы немедленно перенесетесь в эту книгу.
Кугельмас посмотрел на волшебника скептически.
- Чистая правда, - сказал Перский. - Да отсохнет моя рука. Впрочем, не обязательно роман. Рассказ, пьеса, стихи. Вы можете повстречать любую из женщин, созданных величайшими авторами на свете. Любую, о ком мечтали. В вашем распоряжении будут лучшие из лучших. Когда надоест - кричите, и я в полсекунды возвращаю вас назад.
- Скажите, Перский, вы лечитесь амбулаторно?
- Я вам говорю, это сервис высокого класса.
Но Кугельмасу не верилось.
- Что вы мне говорите? Что в этом трухлявом самодельном ящике можно отправиться в такое путешествие?
- За пару десяток.
Кугельмас вынул бумажник.
- Ну посмотрим, - сказал он.
Перский сунул деньги в карман брюк и повернулся к своим книжным полкам.
- Так кого желаете? Сестру Керри? Фрёкен Юлию? Офелию? Может быть, что-то из Сола Беллоу? Слушайте, а как вам Кармен? Хотя, пожалуй, для ваших лет это уже тяжеловато.
- Француженку. Я хочу французскую любовницу.
- Нана?
- Платить не хотелось бы.
- Наташа из "Войны и мира"?
- Я сказал - француженку. Знаю! Как насчет Эммы Бовари? По-моему, это именно то, что надо.
- Кугельмас, она ваша. Крикнете мне, когда будет довольно.
Перский бросил в шкаф роман Флобера в мягкой обложке.
- Вы уверены, что это безопасно? - спросил Кугельмас, когда Перский стал закрывать дверцы шкафа.
- Безопасно… Что безопасно в этом сумасшедшем мире?
Перский трижды постучал по шкафу и распахнул дверцы.
Кугельмаса внутри не было. В это мгновенье он стоял в спальне Шарля и Эммы Бовари в Ионвилле. Спиной к нему очаровательная женщина в одиночестве застилала кровать. Не может быть, подумал Кугельмас, уставясь на восхитительную жену доктора. Фантастика. Я здесь. Это она.


Эмма обернулась в изумлении.
- Господи боже, вы меня напугали, - воскликнула она. - Кто вы такой?
Она говорила словами превосходного английского перевода из книжки Перского.
Конец света, подумал Кугельмас. А затем, поняв, что она обращается к нему, произнес:
- Прошу прощения. Я Сидней Кугельмас. Из Сити-колледж. Профессор классической литературы. Нью-йоркский Сити-колледж, знаете? В верхней части города. Я… О господи!
Эмма Бовари кокетливо улыбнулась и сказала:
- Не хотите ли выпить? Может, бокал вина?
Она прекрасна, подумал Кугельмас. Какой контраст с троглодитом, делившим с ним постель! Он ощутил острое желание обнять это виденье и сказать, что мечтал о такой женщине всю свою жизнь.
- Да-да, вина, - севшим голосом ответил он. - Белого. Нет, красного. Или белого. Пожалуйста, белого.
- Шарля весь день не будет дома, - сказала Эмма игривым многозначительным тоном.
Выпив вина, они отправились на прогулку по прелестным французским окрестностям.
- Я всегда мечтала, как однажды придет загадочный незнакомец и спасет меня от монотонности грубой провинциальной жизни, - говорила Эмма, сжимая его ладонь. Они шли мимо маленькой церкви. - Мне нравится, как ты одет, - прошептала Эмма. - Я тут не видела ничего похожего. Это так… так современно.
- Называется костюм домашний, - ответил он нежно. - Схватил на распродаже.
Внезапно он поцеловал ее. Следующий час они провели под сенью дерева, шепотом и взглядами поверяя друг другу исключительно важные вещи. Потом Кугельмас вдруг сел. Он вспомнил, что обещал встретить Дафну у "Блуминдейла" .
- Мне надо идти, - сказал он Эмме. - Но не печалься. Я вернусь.
- Я буду ждать, - ответила Эмма.
Он порывисто обнял ее, и они пошли назад к дому. Он взял лицо Эммы в свои ладони, еще раз поцеловал ее и крикнул:
- О'кей, Перский! Мне надо в "Блуминдейл" к полчетвертому.
Раздался звучный хлопок, и Кугельмас очутился снова в Бруклине.
- Ну? - торжествующе спросил Перский. - Я не морочил вам голову?
- Послушайте, Перский, я уже опаздываю на Лексингтон авеню к моей каторжной колодке. Но когда можно в следующий раз? Завтра?
- Буду рад. Не забудьте пару десяток. И никому ни слова.
- Ага. Я как раз собирался звонить Руперту Мердоку .
Кугельмас схватил такси и помчался в центр. Сердце его пело. Я влюблен, думал он, у меня есть удивительная тайна. Мог ли он предположить, что в эти минуты в классах и аудиториях по всей стране ученики спрашивали своих преподавателей: "А кто этот персонаж на сотой странице? Лысый еврей, целующий мадам Бовари?" И учитель в Су-Фолс (Южная Дакота) вздохнул и подумал: дети, дети… Травка, колесики… Что только творится у них в головах!
Запыхавшийся Кугельмас нашел Дафну в отделе ванных принадлежностей.
- Где тебя носило? - набросилась она на него. - Уже полпятого.
- Попал в пробку, - ответил Кугельмас.

На следующий день Кугельмас снова пошел к Перскому и через несколько минут был чудодейственным образом перенесен в Ионвилль. Увидев его, Эмма не могла скрыть волнения. Они провели вдвоем несколько часов, смеясь и рассказывая друг другу о своем непохожем прошлом. Перед расставанием они любили друг друга. "Боже мой, я делаю это с мадам Бовари! - шептал самому себе Кугельмас. - Я, который не мог одолеть даже курс начального английского".

Шло время, Кугельмас не упускал случая заглянуть к Перскому. У них с Эммой установились близкие и горячие отношения.
- Не промахнитесь, Перский: мне нельзя появляться у Бовари позже сто двадцатой страницы, - однажды предупредил волшебника Кугельмас. - Мы можем встречаться, только пока она не связалась с этим… Родольфом.
- Почему? - удивился Перский. - А вы не можете занять его часы?
- Занять его часы! Он же помещик, дворянин без титула. Этим ребятам только и дела что крутить романы и носиться верхом. По мне, таких пруд пруди на каждой странице "Женской моды". С причесочкой под Хельмута Бергера. Но для нее он штучка.
- А муж ничего не подозревает?
- Куда ему. Скучный маленький фельдшер, которого жизнь связала с тусовщицей. В десять он уже хочет спать, а она надевает туфельки для танцев. Ну ладно... Пока.
И Кугельмас снова вошел в шкаф и тотчас же оказался в имении Бовари в Ионвилле.
- Как дела, плюшечка?- спросил он у Эммы.
- О, Кугельмас, - вздохнула Эмма. - Если бы ты знал, что мне приходится терпеть! Вчера за обедом он заснул посреди десерта. Я уношусь в мечтах к "Максиму" или на балет и сквозь грезы слышу храп.
- Ничего, дорогая, я ведь снова с тобой, - сказал Кугельмас, обнимая ее.
Я заслужил это, думал он, погружая нос в ее волосы и вдыхая французский аромат. Довольно я страдал. Довольно платил аналитикам. Я искал не щадя сил. И вот я здесь, с ней, юной и совершеннолетней, через несколько страниц после Леона и прямо перед Родольфом. Чтобы взять свое, надо появиться в правильной главе.

Эмма, без сомнения, была так же счастлива. Она истосковалась по впечатлениям, и его волшебные сказки о бродвейской жизни, о мчащихся автомобилях и звездах Голливуда и телевидения зачаровывали прелестную юную француженку.
- Расскажи мне еще про О. Джея Симпсона, - умоляла она в тот вечер, когда они с Кугельмасом бродили близ церкви аббата Бурнисьена.
- Ну что расскажешь? Великий человек. В нападении ему вообще нет равных. Потрясающая техника. Его просто невозможно остановить.
- А "Оскар"? - спросила Эмма мечтательно. - Я бы все отдала за него.
- Сначала нужно попасть в номинацию.
- Я знаю. Ты объяснял. Но я уверена, что могу быть актрисой. Конечно, было б неплохо немного позаниматься. Может, у Страсберга. И если бы я нашла толкового агента…
- Посмотрим, посмотрим. Я поговорю с Перским.
Этим вечером, благополучно вернувшись к Перскому, Кугельмас выдвинул идею, чтобы Эмма погостила у него и повидала большой город.
- Нужно обдумать, - сказал Перский. - Может, я и сумею это устроить. Случались и более невероятные вещи.
Но оба так и не смогли припомнить ни одной.

- Где тебя всё черти носят? - прорычала Дафна, когда поздно вечером Кугельмас явился домой. - Завел потаскушку?
- Разумеется, - утомленно ответил Кугельмас. - Посидели с Леонардом Папкиным. Обсуждали социалистическое земледелие в Польше. Ты же знаешь Папкина. Это его конек.
- Ты какой-то странный последнее время, - сказала Дафна. - Чужой. Смотри не забудь про день рожденья моего отца в субботу.
- Ну конечно, конечно, - сказал Кугельмас, направляясь в ванную.
- Будут все мои. Приедут близнецы. И дядя Хэмиш. Будь повежливей с дядей Хэмишем, он тебя любит.
- Близнецы, великолепно, - сказал Кугельмас, закрываясь в ванной и избавляясь от голоса жены. Он прислонился к двери и глубоко вздохнул. Скоро он снова будет в Ионвилле, сказал он себе, с любимой женщиной. И на этот раз, если все пойдет хорошо, вернется оттуда с Эммой.
Назавтра, в три пятнадцать дня, Перский снова совершил чудо. Любовники провели несколько часов в Ионвилле с Бине, а потом вернулись в экипаж Бовари. В соответствии с инструкцией Перского они крепко обнялись, зажмурились и сосчитали до десяти. Когда они открыли глаза, шарабан как раз подъезжал к боковому входу отеля "Плаза", где с утра Кугельмас оптимистично заказал апартаменты.

- Как хорошо! Все точно как я представляла, - говорила Эмма, весело кружась по спальне и разглядывая город через окно. - Это здание Ф.А.О. Шварц. А вон Центральный парк, - а где же Шерри? А, вот, вижу. Божественно.
На кровати лежали пакеты от Хальстона и Сен-Лорана. Эмма развернула сверток и приложила черные бархатные брючки к своей безупречной фигуре.
- Костюмчик от Ральфа Лорана, - сказал Кугельмас. - Будешь смотреться на миллион долларов. Иди ко мне, малышка, поцелуемся.
- Я никогда не была так счастлива! - воскликнула Эмма, крутясь перед зеркалом. - Давай пойдем в город. Я хочу посмотреть "Кордебалет", Гуггенхайм и этого Джека Николсона, о котором ты все время рассказываешь. Сейчас идут какие-нибудь фильмы с ним?
- Непостижимо, - пробормотал профессор Гарварда. - Сначала - неизвестный персонаж по фамилии Кугельмас, а теперь она исчезла из романа. Впрочем, я думаю, это и есть свойство классики: можно перечитывать книгу тысячу раз, и всякий раз находишь что-то новое.

Любовники провели дивные выходные. Кугельмас сказал Дафне, что едет на симпозиум в Бостон и вернется в понедельник. Наслаждаясь каждым мгновеньем, они с Эммой ходили в кино, обедали в китайском квартале, провели два часа на дискотеке и, улегшись, смотрели фильм по телевизору. В воскресенье спали до полудня, побывали в Сохо и глазели на знаменитостей "У Элейн". Вечером заказали в номер икру и шампанское и проговорили до рассвета. Утром, когда они ехали на такси к Перскому, Кугельмас подумал, что лихорадка того стоила. Я не смогу привозить ее сюда слишком часто, но время от времени… будет чудесный контраст с Ионвиллем.

У Перского Эмма забралась в шкаф и, устроившись среди свертков и коробок с покупками, нежно поцеловала Кугельмаса и подмигнула ему: "Следующий раз - у меня". Перский трижды постучал по шкафу. Ничего не произошло.
- Хм, - сказал Перский и почесал в затылке. Он снова постучал, но чудо не свершалось. - Что-то не в порядке, - пробормотал он.
- Перский, не надо шуток! - воскликнул Кугельмас. - Что тут может быть не в порядке?
- Спокойствие, спокойствие. Эмма, вы еще в шкафу?
- Да.
Перский постучал опять, на этот раз сильнее.
- Перский, я еще здесь.
- Я знаю, дорогая. Сидите смирно.
- Перский, нам необходимо отправить ее назад, - прошептал Кугельмас. - Я женат, и через три часа у меня лекция. Маленькое благоразумное приключение - на большее я не готов.
- Не пойму, - бормотал Перский. - Такой безотказный трюк.
Но он не смог ничего поделать.
- Потребуется немного времени, - сказал он Кугельмасу. - Надо разобраться. Я позвоню.

Кугельмас бросил Эмму в такси и отвез обратно в отель. Он едва успел на лекцию. Он весь день просидел на телефоне, названивая то Перскому, то возлюбленной. Волшебник сказал: чтоб докопаться до причины неполадок, может понадобиться несколько дней.
- Ну что симпозиум? - спросила Дафна вечером.
- Превосходно, превосходно, - ответил Кугельмас, поджигая фильтр сигареты.
- Что-то случилось? Ты заряжен, как кот.
- Я? Ха, забавно. Я безмятежен, как летняя ночь. Собираюсь пройтись подышать.
Он сразился с дверным замком, поймал такси и помчался в "Плазу".
- Как нехорошо, - сказала Эмма. - Шарль будет скучать по мне.
- Потерпи со мной, милая, - сказал Кугельмас.
Он был бледен и мокр. Он еще раз поцеловал Эмму, бросился к лифтам, наорал на Перского по автомату из вестибюля и еле успел домой до полуночи.
- Если верить Папкину, с тысяча девятьсот семьдесят первого года в Кракове не было более твердых цен на ячмень, - сказал он Дафне и измученно улыбнулся, залезая под одеяло.

Так прошла неделя.
В пятницу вечером Кугельмас сообщил Дафне, что должен срочно лететь на очередной симпозиум, на этот раз - в Сиракузы. Он бросился в отель, но эти выходные оказались совсем не похожими на прошлые.
- Верни меня в роман или женись на мне, - заявила Эмма. - А пока что мне надо найти работу или пойти на курсы, потому что целый день смотреть телик - это кретинство.
- Отлично. Можно пойти в горничные. Говорят, быстро сбрасываешь вес…
- Я вчера встретила в Центральном парке одного внебродвейского продюсера, и он сказал, что я могу подойти для его нового проекта.
- Что еще за клоун?
- Он не клоун. Он чуткий, добрый и симпатичный. Его зовут Джефф, фамилии не помню, он сейчас выдвинут на "Тони".
В тот вечер Кугельмас пришел к Перскому пьяный.
- Успокойтесь, - сказал ему Перский. - Схлопочете инфаркт.
- Успокойтесь! Он говорит "успокойтесь"! Я схлопотал художественный образ, который сейчас заперт в гостиничном номере, а моя жена наверняка посадила мне на хвост частного сыщика.
- Я понимаю, понимаю. Конечно, не все в порядке. - Перский залез под шкаф и принялся что-то откручивать большими пассатижами.
- Я одичал, - продолжал Кугельмас. - Я не хожу - я крадусь по улицам. Мы с Эммой осточертели друг другу. Не говоря о счетах за номер, которые больше похожи на бюджет минобороны.
- Что ж я могу поделать? Мир магии, - откликнулся Перский. - Тонкая материя.
- Тонкая! Как бы не так! Я потчую эту киску черной икоркой с "Дом Периньоном", плюс ее гардероб, плюс она поступила в театральную студию, и ей вдруг срочно понадобились профессиональные фото. И вдобавок - слышите, Перский? - профессор Фивиш Копкинд, который читает введение в литературоведение и всегда мне завидовал, узнал во мне персонажа, который периодически появляется в романе Флобера. Он грозится пойти к Дафне. Я предвижу катастрофу, разорение, тюрьму. За историю с мадам Бовари моя жена пустит меня по миру.

- Ну что мне вам сказать? Я ремонтирую, я бьюсь день и ночь. Что до личных переживаний - здесь я помочь ничем не могу. Я же волшебник, а не психоаналитик.
В воскресенье днем Эмма заперлась в ванной и не отзывалась на мольбы Кугельмаса. Кугельмас смотрел в окно на каток Вольмана и размышлял о самоубийстве. Жаль, невысоко, думал он, а то бы не откладывал. А может, бежать в Европу и начать жизнь сначала… Или пойти продавать "Интернэшнл геральд трибюн", как вон те девочки.
Зазвонил телефон. Кугельмас машинально поднес трубку к уху.
- Везите ее, - сказал Перский.
У Кугельмаса перехватило дыхание:
- Вы уверены? Вы починили?
- Что-то было с трансмиссией. Иди знай.
- Перский, вы гений. Мы будем через минуту. Даже раньше.
И снова любовники устремились к волшебнику, и снова Эмма Бовари забралась в шкаф со своими свертками. Поцелуя на этот раз не последовало. Перский захлопнул дверцы, глубоко вдохнул и трижды постучал по горке. Раздался обнадеживающий хлопок, и когда Перский заглянул внутрь, шкаф был пуст. Мадам Бовари возвратилась в свой роман. Кугельмас с облегчением перевел дух и пожал волшебнику руку.
- Кончено, - сказал он. - Это мне хороший урок. Отныне я буду верен жене до гробовой доски, клянусь.
Он снова пожал Перскому руку и решил прислать ему в подарок галстук.

Три недели спустя, на закате чудесного весеннего дня, Перский услышал звонок и открыл дверь. На пороге, застенчиво улыбаясь, стоял Кугельмас.
- Ну что ж, Кугельмас, - сказал волшебник, - куда на этот раз?
- Только один разок, - сказал Кугельмас. - Такая чудная погода, и я не становлюсь моложе. Скажите, вы читали "Жалобу Портного"? Помните Мартышку?
- Теперь это стоит двадцать пять долларов, сейчас ведь все дорожает. Но вас я запущу бесплатно, учитывая, сколько неприятностей я вам причинил.
- Дружище! - сказал Кугельмас и полез в шкаф, приглаживая остаток волос. - Машина работает?
- Надеюсь. Хотя после той истории я толком не пробовал.
- Секс и романтика, - произнес Кугельмас из глубин шкафа. - Чего не сделаешь ради симпатичной мордашки.

Перский бросил внутрь экземпляр "Жалобы Портного" и трижды постучал по шкафу. На этот раз вместо хлопка раздался глухой взрыв, за которым последовал треск разрядов и фонтан искр. Перский отскочил, почувствовал боль за грудиной и упал замертво. Шкаф вспыхнул, и в конце концов весь дом сгорел.

Кугельмас не ведал об этой катастрофе. У него были свои неприятности. По причине аварии он не попал ни в "Жалобу Портного", ни в какой-либо другой роман. Он оказался в старом учебнике интенсивного курса испанского языка и до конца своих дней носился по бесплодной скалистой местности, спасаясь от здоровенного мохнатого неправильного глагола tener (иметь), гонявшегося за ним на длинных тонких ножках.