Пьер Реверди. Стихотворения в прозе

избранное


Талисман
Крохотная кукла, пупсик-амулет болтается у меня за окном по воле ветра. Ее платье, лицо и руки намокли и вылиняли под дождем. И даже куда-то пропала нога. Но перстень на месте, а в нем — вся ее сила. Зимой она стучит по стеклу голубым башмачком и пляшет, пляшет от радости и от холода, чтобы согреть свое сердце, деревянное сердце-талисман. По ночам она воздевает руки, с мольбой обращаясь к звездам.

Ветер и мысли
Что за странное наваждение? На уровне вон того этажа, между проводами, устроилась голова и висит себе; вокруг все замерло без движения,

Незнакомая голова говорит, а я здесь внизу, на земле, не понимаю ни слова, не слышу ни звука. Я по-прежнему стою на тротуаре напротив и гляжу, я гляжу на слова, уносимые ветром, слова, которые он бросит где-нибудь вдалеке. Голова говорит, а я ничего не слышу, все разгоняет ветер.

О великий ветер, то насмешливый, то заунывный, я пожелал тебе смерти. И остался без шляпы, ведь ты унес и ее. У меня теперь нет ничего, но моя ненависть проживет, увы, дольше тебя.

Подальше отсюда
Глядит из маленького окошка, под самой крышей. Линия моего взгляда и линия ее взгляда пересекаются. Мне повезло, я смотрю сверху вниз, рассуждает она. Но вот напротив открывают ставни, и устанавливается досадный контроль. Теперь мне повезло — я могу смотреть на витрины. Но пора наконец подняться, а еще лучше — спуститься, чтобы, взяв друг друга под руку, отправиться прочь — туда, где нас уже никто не увидит.

Вечно один
Этот дым вылетает из чужих дымоходов или из ваших трубок? Я выбрал в комнате самый укромный из четырех углов, чтобы побыть одному, и окно напротив открылось. Но где же она?

Над улицей повис мост наших рук, никто из прохожих не смотрит вверх, и дома наклонились друг к другу.

Когда две крыши соприкасаются, уже не решаешься говорить. Любые звуки внушают страх, камины гаснут. Наступает кромешная темнота.

Зима
Сегодня вечером — проливной леденящий дождь и там, где бульвар освещен фонарями, — маленький черный человек с посиневшим лицом. Это от холода? Или дело в глубинном огне, который зажигает вино?

Но в его огромные башмаки натекла вода, он кружит вокруг фонарей. Подружкам глядеть на него — смех и слезы. Как тяжело! Кто захочет взвалить на себя этот груз ?

О бездомный мир, ты идешь этой тяжкой дорогой и все тебе нипочем —мне тебя не понять. Я люблю тепло, уют и покой.

О мир, питающий к ним неприязнь, ты меня пугаешь!

Путешественник и его тень
Была такая жара, что он по дороге поснимал с себя всю одежду. Сбрасывал и оставлял на кустах. И когда на нем ничего не осталось, он как раз приблизился к городу. Внезапный стыд охватил его и помешал войти. Ведь он совершенно голый — все будут глазеть!

Тогда он обогнул город и вошел в те ворота, что были с другой стороны. Он поменялся местами с собственной тенью, и она, идя впереди, его прикрывала.

Гладильщица
Когда-то руки гладильщицы ложились на ослепительное белье, как розовые острова. Но здесь, в прачечной, рядом с докрасна раскаленной печкой, кровь ее потихонечку испарилась, и сама она становится все белее, ее все трудней разглядеть в клубах пара, в сияющих волнах кружев.
Ее светлые волосы колышутся в воздухе, как локоны света, утюг продолжает свой путь, вздымая над бельем облака, а душа порхает вокруг гладильной доски, душа все еще пытается выстоять, суетится и складывается под утюгом в несколько раз, как простыни, и мурлычет какую-то песенку, но никто ее не замечает.

Неприметный человек
Свисток — и состав тронулся весь в дыму, слившемся с низкими облаками.

Это длинный заплаканный поезд, и на каждом перроне — все новые расставанья и все новые руки машут платками вслед. А этот — совсем один, и очки его помутнели от потоков чужих слез или от ливня, бьющего по стеклу, к которому он прижался лицом. Он ни от кого не уехал, и никто не будет встречать его на вокзале.

К тому же о своих странствиях он молчит, он не умеет рассказывать о краях, которые видел. Может быть, он ничего и не видел, и, почувствовав на себе чей-то взгляд, опасается, как бы не начали задавать вопросы, и опускает глаза или смотрит в небо, с которым сливаются все новые облака. На станции назначения, не выражая ни радости, ни нетерпенья, он в одиночестве отправляется в ночь, и видно, как временами выныривая под фонарями, он пропадает вместе с маленьким чемоданом. Рядом с ним никого, или кажется, что никого. И все-таки, что-то движется вслед за ним, а может, и кто-то со странными очертаниями его тени.

Под открытым небом
Я, кажется, потерял ключ, и все вокруг надо мной хохочут, и каждый мне тычет в глаза свой огромный ключ, висящий на шее.

И только я не могу открыть ни одну дверь. Все разошлись и позапирали ворота, улица приуныла. Вокруг никого. Я начинаю стучаться повсюду.

Оскорбления брызжут из форточек; я ухожу.

И тогда за городом, на границе реки и леса, я обнаружил дверь. Просто дверной проем, без всяких замков. Я вошел и попал в ночь, у которой нет окон, а есть лишь тяжелый полог, и там, под охраной реки и леса, я смог наконец поспать.

После бала
Я, похоже, сдал в гардероб еще что-то, кроме одежды. Я вхожу, мне невероятно легко, ни в чем никаких сомнений, и в зале заметили мое появление. Лучи света наводнены танцующими.

Я вальсирую, я кружусь в волнах света от электрических ламп, ничего не видя вокруг, наступаю все время кому-то на ноги, а другие тем временем оттаптывают мои.

Что за бал, что за праздник! Все женщины здесь прекрасны, и мои флюиды летят навстречу их взглядам. Пока у оркестра не кончились силы, я выписывал кренделя на вощеном паркете, возбуждение переполняло меня, а руки гудели от тяжести новых пленниц, которых опять и опять я должен был отпускать.

Но оркестр умолк, и при погашенных лампах навалилась усталость. В гардеробе мне отдали теплую зимнюю шубу, но где остальное? Нет, чего-то мне не хватает. Я один, мне не выстоять против этой стужи.

Сумерки
Темнело, и расширялись кошачьи зрачки.
Мы сидели вдвоем на подоконнике, приглядываясь и прислушиваясь к тому, что творилось не где-нибудь, а внутри нас самих.
Вдали, за чертой, замыкавшей улицу сверху, деревья бахромой изрезали небо.
А город? Вот именно, где этот город, уходящий под воду, из которой сделаны облака?
Свежесть воздуха на лице и в мыслях
И не было ничего вокруг ее бесплотного черного тела, только осколки неба, только клочки черной материи.
Она держалась меж домом и небом, точней, перед правой створкой окна.
Но таким большим ей казалось небо и ночные небесные дыры, днем спрятанные за облаками, что она неотрывно глядела сюда, ко мне в комнату. И этот отсвет перед камином, это в шумном дыханье камина стихавшее пламя — ей, наверно, могло показаться, или мне самому показалось, будто это звезда.
И глаза ее там, за оконным стеклом, на ветру.

Пер. с франц. Алины Поповой